- Когда человек начинает учиться - сначала понемногу, он никогда не знает своих препятствий. Его цель расплывчата. Его намерение не направлено. Он надеется на награды, которые никогда не материализуются, потому что он ничего не знает о трудностях учения. Он медленно начинает учиться - сначала понемногу, потом - большими шагами. И скоро его мысли смешиваются. То, что он узнает, никогда не оказывается тем, что он себе рисовал или вообразил, и потому он начинает пугаться. Учение всегда несет не то, что от него ожидают. Каждый шаг ученика - это новая задача, и страх, который человек испытывает, начинает безжалостно и неуклонно расти. Его цель оказывается полем битвы. И, таким образом, он натыкается на своего первого природного врага - страх! - ужасный враг, предательский и трудноодолимый. Он остается скрытым на каждом повороте пути, маскируясь, выжидая. И если человек, испугавшись в его присутствии, побежит прочь, то враг положит конец его притязаниям. - Что случится с человеком, если он в страхе убежит? - Ничего с ним не случится, кроме того, что он никогда не научится. Он никогда не станет человеком знания. Он, может быть, станет упрямцем, не желающим ничего видеть, или безвредным испуганным человеком, во всяком случае, он будет побежденным человеком. Его первый природный враг положит конец его притязаниям. - И что он должен делать, чтобы одолеть страх? - Ответ очень прост. Он не должен убегать. Он должен победить свой страх и, посмотрев на него, он должен сделать следующий шаг в учении, и следующий, и следующий. Он должен быть полностью испуганным, но все же, он не должен останавливаться. Таково правило. И придет момент, когда его первый враг отступит. Человек начинает чувствовать уверенность в себе. Его стремление крепнет. Учение - уже не пугающая задача. Когда придет этот радостный момент, человек может сказать без колебания, что он победил своего первого природного врага. - Это случится сразу, дон Хуан, или мало-помалу? - Это случится мало-помалу. И все же страх исчезнет быстро и внезапно. - Но не будет ли человек испуган снова, если с ним случится что-либо новое? - Нет, если человек однажды уничтожил страх, то он свободен от него до конца своей жизни, потому что вместо страха он приобрел ясность мысли, которая рассеивает страх. К этому времени человек знает свои желания. Он может видеть новые шаги в учении, и острая ясность мысли отражает все. Человек чувствует, что нет ничего скрытого. И таким образом он встречает своего второго врага: ясность мысли, которую трудно достичь, она рассеивает страх, но также ослепляет. Она заставляет человека никогда не сомневаться в себе. Она дает ему уверенность, что он может делать все, что ему захочется, потому что он видит все ясно, насквозь. И он мужественен потому, что он ясно видит. И он ни перед чем не останавливается, потому что он ясно видит. Но все это - ошибка. Это вроде чего-то неполного. Если человек поддается этому мнимому могуществу, значит он побежден своим вторым врагом и будет топтаться в учении. Он будет бросаться, когда надо быть терпеливым, или он будет терпелив тогда, когда следует спешить. И он будет топтаться в учении, пока не выдохнется, неспособный научиться чему-нибудь еще. - Что случится с человеком, который побежден таким способом, дон Хуан? Он что, в результате умрет? - Нет, не умрет. Его второй враг просто остановил его на месте и охладил от попыток стать человеком знания. Вместо этого он может стать непобедимым воином или шутом. Но ясность мысли, за которую он так дорого заплатил, никогда не сменится на тьму или страх снова. Он будет ясно видеть до конца своих дней, но он никогда не будет больше учиться чему-либо или усваивать что-либо. - Но что же он должен делать, чтобы избежать поражения? - Он должен делать то же самое, что он сделал со страхом. Он должен победить свою ясность мысли и использовать ее лишь для того, чтобы видеть и терпеливо ждать, и тщательно замерять и взвешивать все прежде, чем сделать новый шаг. И главное, он должен думать, что ясность его мысли почти ошибка. И придет момент, когда он будет видеть, что его ясность мысли была лишь точкой опоры перед глазами. И, таком образом, он одолеет своего второго природного врага и пребудет в положении, где ничего уже не сможет повредить ему. Это не будет ошибкой. Это не будет точкой перед глазами. Это будет действительно сила. В этом месте он будет знать, что могущество, за которым он так долго гонялся, наконец, принадлежит ему. Он сможет делать с ним все, что захочет. Его о_л_л_и в его подчинении. Его желание - закон. Он видит все, что вокруг него. Но он также наткнулся на своего третьего врага: могущество. Сила - самый сильный из всех врагов. И естественно, самое легкое, это сдаться. В конце концов человек дествительно неуязвим. Он командует: он начинает с этого. Человек на этой стадии едва ли замечает своего третьего врага, надвигающегося на него. И внезапно, сам того не заметив, он проигрывает битву. Его враг превратил его в жестокого капризного человека. - Потеряет ли он свою силу? - Нет. Он никогда не потеряет ни своей ясности мысли, ни своей силы. - Что же тогда будет отличать его от человека знания? - Человек, побежденный могуществом, умирает, так и не узнав в действительности, как с этим могуществом обращаться. Сила - лишь груз и его судьба. Такой человек ничему не подчинен и не может сказать, когда или как использовать свою силу. - Является ли поражение от какого-нибудь из врагов окончательным поражением? - Конечно, оно окончательно. Когда какой-нибудь из этих врагов пересилил человека, то тому уже ничего нельзя сделать. - Возможно ли, например, что человек, побежденный силой, увидит свою ошибку и исправит свой путь? - Нет, если человек раз сдался, то с ним покончено. - Но что, если он лишь временно был ослеплен силой, а затем отказался от нее? - Это значит, что его битва все еще не проиграна и продолжается; это означает, что он все еще пытается стать человеком знания. Человек побежден лишь тогда, когда он больше не пытается и покинет самого себя. - Но тогда, дон Хуан, возможно, что человек, уйдя в страх, на несколько лет покинет самого себя, но, наконец, победит его. - Нет, это неверно. Если он поддался страху, то он никогда не победит его, потому что он будет уклоняться от учения и никогда не сделает попытки снова. Но если в центре своего страха он будет в течение многих лет делать попытки учиться, то он, очевидно, победит еще, так как, фактически, он никогда не бросал себя ради этого страха. - Как он может победить своего третьего врага, дон Хуан? - Он должен непременно победить его. Он должен придти к пониманию того, что сила, которую он, казалось бы, покорил в действительности, никогда не принадлежала ему. Он все время должен держать себя в руках, обращаясь осторожно и добросовестно со всем, что он узнал. Если он может увидеть, что ясность мысли и сила без его контроля над самим собой хуже, чем ошибка, то он достигнет такой точки, где все они находятся в подчинении. Тут он будет знать, когда и как использовать свою силу. И, таким образом, он победит своего третьего врага. Человек будет готов к тому времени и в конце своего пути учения и почти без предупреждения он столкнется со своим последним врагом - старостью. Этот враг самый жестокий из всех. Враг, которого он никогда не сможет победить полностью, но лишь сможет заставить его отступить. Это время, когда человек не имеет больше страхов, не имеет больше нетерпеливой ясности мысли. Время, когда вся его сила находится в подчинении, но также время, когда он имеет неотступное желание отдохнуть. Если он полностью поддается своему желанию лечь и забыться, если он убаюкивает себя в усталости, то он проиграет свою последнюю битву и его враг свалит его старое слабое существо. Его желание отступить пересилит всю ясность Но если человек разобьет свою усталость и проживет свою судьбу полностью, то тогда он может быть назван человеком знания, хотя бы на один короткий момент, когда он отгонит своего непобедимого врага. Этого одного момента ясности, силы и знания уже достаточно. Есть одна простая вещь, которая в тебе неправильна... - Я делаю все, что могу. - Ты опять ошибаешься. Ты можешь делать лучше. Есть одна простая вещь, которая в тебе неправильна. Ты думаешь, что у тебя масса времени. Он остановился и взглянул на меня, как бы ожидая моей реакции. - Ты думаешь, что у тебя масса времени, - повторил он. - Масса времени для чего, дон Хуан? - Ты думаешь, что твоя жизнь будет длиться всегда. - Нет, я так не думаю. - Тогда, если ты не думаешь, что твоя жизнь будет длиться всегда, чего же ты ждешь. Почему ты тогда колеблешься в том, чтобы измениться? - А не приходило ли тебе когда-либо в голову, дон Хуан, что я могу не хотеть изменяться? - Да, мне приходило это в голову. Я тоже не хотел меняться, совсем, как ты. Однако мне не нравилась моя жизнь. Я устал от нее точно так же, как ты. Теперь мне ее не хватает. Я с убеждением стал утверждать, что его настойчивость в том, чтобы изменить мой образ жизни, была пугающей и спорной. Я сказал, что в действительности согласен с ним на определенном уровне, но уже один тот факт, что он всегда является хозяином положения, делает всю эту ситуацию невыносимой для меня. - Дурак, у тебя нет времени для этой игры, - сказал он жестоким тоном. - то, что ты сейчас делаешь, может оказаться твоим последним поступком на земле. Это вполне может оказаться твоей последней битвой. Нет такой силы, которая бы могла тебе гарантировать, что ты проживешь еще одну минуту. - Я знаю это, - сказал я со сдерживаемым гневом. - Нет, ты этого не знаешь, - сказал он. - если бы ты это знал, то ты был бы охотником. Я утверждал, что осознаю наивысшую смерть, но об этом бесполезно разговаривать или думать, потому что я ничего не смогу тут сделать, чтобы избежать ее. Дон Хуан засмеялся и сказал, что я похож на комедианта, который механически следует написанной для него роли. - Если бы это была твоя последняя битва на земле, то я бы сказал, что ты идиот, - сказал он спокойно. - ты тратишь свой последний поступок на земле на глупые мысли. Минуту мы молчали. Мои мысли бежали хаотично. Он был прав, конечно. - У тебя нет времени, мой друг, нет времени. Ни у кого из нас нет времени, - сказал он. - Я согласен, дон Хуан, но... Не просто соглашайся со мной, - оборвал он. - вместо того, чтобы так легко соглашаться, ты должен действовать согласно этому. Прими вызов, изменись. - Только и всего? - Правильно. Перемена, о которой я говорю, никогда не происходит постепенно. Она случается внезапно. А ты не готовишь себя к такому внезапному действию, которое принесет перемену. Я считал, что он говорит противоречие и объяснил ему, что если бы я готовился к перемене, то я наверняка менялся бы постепенно. - Ты не изменился совершенно, - сказал он. - вот почему ты веришь, что ты меняешься мало-помалу. И, однако же, возможно, что ты сам удивишься когда-нибудь, изменившись внезапно, без единого предупреждения. Я знаю, что это так, и поэтому я не теряю своей заинтересованности в том, что именно я хотел сказать. После секундной паузы дон Хуан продолжал объяснять свою мысль. - Возможно, мне следовало бы сказать иначе, - сказал он. - то, что я рекомендовал тебе делать, заключается в том, чтобы ты заметил, что у нас нет никакой уверенности относительно бесконечного течения наших жизней. Я только что сказал, что изменение приходит внезапно и неожиданно. И точно так же приходит смерть. Как ты думаешь, что мы можем поделать с этим? Я решил, что он задает риторический вопрос, но он сделал бровями знак, подталкивая меня к ответу. - Жить так счастливо, как только возможно, - сказал я. - Правильно, но знаешь ли ты кого-либо, кто живет счастливо? Моим первым побуждением было сказать "да". Мне казалось, что я могу в качестве примера привести целый ряд людей, которых я знал. Однако затем я подумал, что такая моя попытка будет только пустой попыткой оправдать себя. - Нет, - сказал я, - я действительно не знаю. - Я знаю, - сказал дон Хуан. - есть такие люди, которые очень осторожны относительно природы своих поступков. Их счастье состоит в том, чтобы действовать с полным знанием того, что у них нет времени, поэтому их поступки имеют особую силу. В их поступках есть чувство... Дон Хуан, казалось, потерял нужное слово. Он почесал виски и улыбнулся. Затем он внезапно поднялся, как если бы наш разговор был закончен. Я остановил его, чтобы он закончил то, о чем он говорил мне. Он уселся и сложил губы бантиком. - Поступки есть сила, - сказал он. - особенно тогда, когда человек действует, зная, что эти поступки являются его последней битвой. Существует особое всепоглощающее счастье в том, чтобы действовать с полным сознанием того, что этот поступок вполне может быть твоим самым последним поступком на земле. Я рекомендую, чтобы ты пересмотрел свою жизнь и рассматривал свои поступки в этом свете. Я не согласился с ним. Для меня счастье было в том, чтобы предполагать, что имеется наследуемая непрерывность моих поступков и что я смогу продолжать их совершать по желанию, совершать то, что я делаю в данный момент, особенно если это мне нравится. Я сказал ему, что мое несогласие было не просто банальностью, но оно проистекает из того убеждения, что этот мир и я сам имеем определенную длительность. Дона Хуана, казалось, забавляли мои попытки придать смысл моим мыслям. Он смеялся, качал головой, почесывал волосы и, наконец, когда я говорил об "определенной длительности", бросил на землю свою шляпу и наступил на нее. Я кончил тем, что рассмеялся над его клоунадой. - У тебя нет времени, мой друг, - сказал он. - в этом несчастье человеческих существ. Никто из нас не имеет достаточно времени. И твоя длительность не имеет смысла в этом страшном волшебном мире. - Твоя длительность лишь делает тебя боязливым, - сказал он. - твои поступки не могут иметь того духа, той силы, той всеохватывающей силы поступков, выполняемых человеком, который знает, что он сражается в своей последней битве на земле. Иными словами твоя длительность не делает тебя счастливым или могущественным. Я признал, что боюсь думать о том, что я умру, и обвинил его в том, что он вызывает огромное беспокойство во мне своим постоянным разговором о смерти и заботой о ней. - Но мы все умрем, - сказал он. Он указал в направлении холмов вдали. - Там есть нечто, что ожидает меня наверняка, и я присоединюсь к нему также наверняка, но, может быть, ты другой, и смерть не ждет тебя совсем? Он засмеялся над моим жестом отчаяния. - Я не хочу думать об этом, дон Хуан. - Почему? - Это бессмысленно. Если она ждет меня, то почему я должен об этом заботиться? - Я не сказал, что ты должен об этом заботиться. - Что же тогда я должен делать? - Используй ее, сфокусируй свое внимание на связи между тобой и твоей смертью. Без сожалений, без печали, без горевания. Сфокусируй свое внимание на том факте, что у тебя нет времени, и пусть твои поступки текут соответственно. Пусть каждый из твоих поступков будет твоей последней битвой на земле. Только при таких условиях твои поступки будут иметь законную силу. В противном случае сколько бы ты ни жил, они будут поступками боязливого человека. - Разве это так ужасно быть боязливым человеком? - Нет. Это не так, если ты бессмертен. Но если ты собираешься умереть, то у тебя нет времени для того, чтобы быть боязливым просто потому, что твоя боязливость заставляет тебя хвататься за что-либо такое, что существует только в твоих мыслях. Это убаюкивает тебя в то время, как все вокруг спит. Но затем страшный и волшебный мир разинет на тебя свой рот, как он откроет его на каждого из нас. И тогда ты поймешь, что твои проверенные пути совсем не являются проверенными. Быть боязливым не дает нам рассмотреть и использовать нашу судьбу, как судьбу людей. - Но это неестественно - жить с постоянной мыслью о своей смерти, дон Хуан. - Наша смерть ждет, и вот этот самый поступок, который мы совершаем сейчас, вполне может быть нашей последней битвой на земле, - ответил он бесстрастным голосом. - я называю его битвой потому, что это сражение, борьба. Большинство людей переходит от поступка к поступку без всякой борьбы и без всякой мысли. Охотник, напротив, отмеряет каждый поступок. И, поскольку он обладает глубоким знанием своей смерти, он совершает поступки взвешено, как если бы каждый поступок был его последней битвой. Только дурак не сможет заметить преимуществ охотника перед окружающими людьми. Охотник оказывает своей последней битве должное уважение, и это естественно, потому что его последний поступок на земле должен быть его лучшим поступком. Это приятно. Это сглаживает грани его испуга. - Ты прав, - согласился я. - это просто трудно принять. - Это потребует у тебя многих лет, чтобы убедить себя, потом тебе потребуется еще много лет, чтобы соответственно действовать. Я надеюсь только на то, что у тебя осталось достаточно времени. - Я пугаюсь, когда ты так говоришь, - сказал я. Дон Хуан окинул меня взглядом с серьезным выражением на лице. - Я уже говорил тебе, что это заколдованный мир, - сказал он. - силы, которые руководят людьми, непредсказуемы, ужасны, и, однако, великолепны. Тут есть на что посмотреть.=========== - Отправится ли кто-нибудь в неведомое из алчности? Никогда. Алчность действует только в мире обыденных дел. Чтобы принять вызов устрашающего одиночества, нужно нечто большее, чем алчность - нужно иметь любовь, любовь к жизни, к авантюре, к тайне. Нужно иметь неиссякаемое любопытство и крепкую кишку. |
